Кодекс чести Вустеров - Страница 38

Он осведомился, ему послышалось, или я действительно сказал, что он индюк, и я ответил утвердительно.

- Чванливый индюк?

- Чванливый индюк. Давно было пора, - продолжал я, - хоть кому-то, не стесняясь, назвать вещи своими именами. Ваша беда в том, Споуд, что вы слишком много о себе воображаете.

Он явно, как говорится, боролся с собой.

- Вот как? Ха! Ну ладно, с вами я потом разберусь.

- А я, - с быстротой молнии последовал мой ответ, - разберусь с вами прямо сейчас. - Я небрежно закурил сигарету. - Споуд, - произнёс я, вводя в бой тяжёлую артиллерию, - мне известна ваша тайна.

- Что?

- Я всё знаю о:

- О чём?

Именно этот вопрос я задал сам себе, потому что, хотите верьте, хотите нет, в этот решительный момент, когда я больше всего на свете нуждался в магическом имени для усмирения диктаторов, которое сообщил мне Дживз, оно начисто выскочило у меня из головы. Я даже не помнил, с какой буквы оно начиналось.

По правде говоря, имена - дело удивительное, если вы меня понимаете. Не сомневаюсь, с вами такое тоже часто случалось. Я имею в виду, у этих имён есть дурная привычка улетучиваться из памяти как чёрт-те что. У меня куры денег не клевали бы, если бы я получал по фунту каждый раз, когда на улице ко мне подлетали типы со знакомыми до неприличия физиономиями, чьих имен я, хоть убей, не помнил, и радостно вопили: «Привет, Вустер!» В подобных случаях всегда чувствуешь себя как рыба, вытащенная из воды, но до сих пор я ещё не чувствовал себя рыбой, вытащенной из воды, до такой степени.

- О чём? - повторил Споуд.

- По правде говоря, забыл, - честно признался я.

То ли полупридушенный крик, то ли судорожный всхлип, раздавшийся на другом конце сцены вновь приковал мой взор к Гусику, и мне сразу стало ясно, что моё признание не ускользнуло от его слуха. Он опять попытался пройти сквозь стену, и опять неудачно, после чего глаза его отчаянно забегали из стороны в сторону. Затем, когда Споуд начал медленно к нему приближаться, на его лице внезапно появилось решительное, я бы даже сказал, непреклонное выражение.

Мне всегда нравится вспоминать, как Огастес Финк-Ноттль проявил себя в ту минуту. Двух мнений быть не может, он оказался на высоте. Вообще-то я никогда не считал его человеком действия. Тюфяк и тихоня, вот как я о нём думал с детских лет. Но сейчас он повёл себя как заправский забияка и задира с пристаней Сан-Франциско.

Если помните, он стоял, вжавшись в стену, на которой, прямо над его головой, висела картина, где какой-то щёголь в бриджах и треуголке глазел на девицу, ворковавшую то ли с домашним, то ли с диким голубем, если, конечно, я не ошибаюсь. По правде говоря, эта картина давно меня раздражала, и я чуть было не всучил её тёте Делии вместо младенца Самуила, но к счастью вовремя удержался, потому что если б тётя Делия изничтожила щёголя с девицей, Гусик никак не смог бы сорвать их со стены и мощным движением кистей опустить на голову Родерику Споуду.

Я сказал «к счастью», так как, по моему глубокому убеждению, Споуд больше чем кто бы то ни было нуждался в том, чтобы ему шарахнули картиной по черепушке. Только этого Споуду и не хватало, вот что я вам скажу. Каждым своим словом, каждым поступком он просто напрашивался, чтобы ему заехали как полагается. Но в каждой бочке мёда есть ложка дёгтя, и через мгновение я убедился, что благие намерения Гусика не привели к каким-либо существенным результатам. Само собой, ему следовало держать картину боком и лупить Споуда тяжёлой, крепкой рамой, а придурок нанес удар плашмя, после чего диктатор прошёл сквозь холст как цирковой наездник сквозь круг, обтянутый бумагой, Другими словами, усилия Гусика оказались не более чем простым жестом, как выразился бы Дживз.

Хорошо хоть, на некоторое время верзила растерялся. Он стоял, тупо моргая, с картиной вместо воротничка на шее, и небольшая передышка дала мне возможность начать военные действия.

Поведите нас в бой, дайте нам понять, что на войне все средства хороши, и мы, Вустеры, никогда не останемся в стороне. В одну секунду я схватил простыню, которую Гусик бросил на кровать, когда я помешал ему вязать на ней узлы, и набросил её на Споуда. Много воды утекло с тех пор, как я изучал римскую историю, и, прежде чем утверждать наверняка, мне необходимо проконсультироваться у Дживза, но по-моему точно так же поступали гладиаторы на арене под одобрительные выкрики толпы.

Должно быть, парень, схлопотавший картиной по черепушке и сразу же после этого накрытый простынёй, не в состоянии мыслить ясно и логично. Любой друг Споуда, блюдя его интересы, посоветовал бы ему в данный момент угомониться и не дёргаться, пока он не выберется из кокона. В противном случае, наверняка заметил бы этот друг, в комнате, битком набитой стульями, столиками, креслами и прочей дребеденью можно грохнуться в шесть секунд.

Но рядом со Споудом, как вы понимаете, друзей не было, и, услышав свист ветра, сопровождавший бегство Гусика, он бросился в предполагаемом направлении своей жертвы и, естественно, рухнул как подкошенный. И пока Гусик, развив бешеную скорость, вылетал в дверь, Споуд барахтался на полу, запутываясь в простыне всё больше и больше.

Должен вам сказать, если бы комнате находился мой друг, он несомненно посоветовал бы мне умотать оттуда как можно скорее, и, оглядываясь назад, я понимаю, что действовал необдуманно, когда задержался, чтобы нанести удар по выпуклости, изрыгавшей проклятья, фарфоровой китайской вазой, стоявшей на каминной полке неподалеку от того места, где недавно молился младенец Самуил. Как выяснилось, я допустил стратегическую ошибку. Само собой, я не промахнулся, и ваза разлетелась вдребезги, что меня порадовало (сами понимаете, чем больше уничтожалось вещей, принадлежавших такому типу, как сэр Уаткин Бассет, тем веселее становилось жить на свете), но в процессе нанесения удара я не удержал равновесия, и в следующую секунду похожая на окорок рука выскочила из-под простыни и ухватила меня за рукав фрака.