Кодекс чести Вустеров - Страница 50

К оглавлению

- Но, Стефи, прах побери! Ты ведь шутишь, верно?

- Если ты сей же час не отправишься умасливать дядю Уаткина, тебе будет не до шуток.

- Послушай, разве я способен его умаслить? Ты не можешь требовать, чтобы я обрёк себя на смертные муки.

- Могу. И при чем здесь смертные муки, скажи на милость? Не бойся, он тебя не съест.

Её слова заставили меня задуматься.

- Что правда, то правда, - неохотно согласился я. - Пожалуй, это единственное, чего он со мной не сделает.

- Не психуй, Берти. Считай, ты идешь к зубному врачу.

- Лучше б мне пойти к шести зубным врачам, чем к твоему дяде.

- Тогда представь себе, какое ты испытаешь облегчение, когда всё закончится.

По правде говоря, никакого облегчения я себе представить не смог. Я посмотрел на Стефи в надежде, что её всё-таки удастся вразумить и разжалобить, но выражение на её ангельском личике было и оставалось таким же каменным, как ресторанный бифштекс. Киплинг был прав. Проклятое племя, эти женщины. Никуда от этого не денешься.

Я попытался в последний раз воззвать, если так можно выразиться, к её лучшим чувствам.

- Ты не отступишься от своего решения?

- Ни на шаг.

- Несмотря на то, - извини, но приходится тебе напомнить, - что я угостил тебя в Лондоне шикарным ленчем, не скупясь ни на какие затраты?

- Вот именно.

Я пожал плечами, должно быть, совсем как один из римских гладиаторов (если помните, я уже говорил, что эти ребята развлекались, набрасывая связанные узлами простыни на кого не попадя), которому неожиданно сообщили, что он доигрался и настал его черёд повеселить публику.

- Что ж, придётся пойти, - сказал я.

Она просияла, и улыбнулась мне, как нежная мать проказнику-ребенку.

- Ах ты, мой храбренький! Так держать, Берти!

В другое время я ни за какие коврижки не потерпел бы столь фамильярного обращения, но в данный момент мне было не до воспитания наглой девицы, тем более, что в этот трудный час для меня ничто уже не имело значения.

- А где сейчас твой жуткий дядюшка?

- Наверняка в библиотеке.

- Ладно, я пошёл.

Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: «О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)». Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так всё понял.

По правде говоря, я предпочёл бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: «Ату его! Ату!» Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.

ГЛАВА 9

Те, кто хорошо знают Бертрама Вустера, разбуди их ночью, скажут вам, что он, как правило, парень несгибаемый, и даже когда дела его плохи, поднимается по самым гнилым ступеням самого себя к сияющим вершинам совершенства. Не часто бывает, что я вешаю нос или перестаю радовать друзей лучезарной улыбкой.

И тем не менее, хочу вам честно признаться, что, направляясь в библиотеку на выполнение стефиного задания, которое и в кошмарном сне не приснится, я чувствовал, что удача повернулась ко мне, мягко говоря, спиной, а счастье изменило с первым встречным. Я брёл по коридору, понурившись, а ноги мои, как пишут в книгах, стали свинцовыми и явно не желали следовать в заданном направлении.

Стефи сравнила предстоящий мне дурацкий розыгрыш с визитом к зубному врачу, но к концу своего путешествия я чувствовал себя вовсе даже не пациентом, а мальчишкой, которому предстояла запланированная встреча с директором школы. Если помните, я рассказывал, как однажды в юном возрасте прокрался ночью в логово Обри Апджона, надеясь полакомиться печеньем, и неожиданно столкнулся с вредным старикашкой нос к носу, причём я был одет в весёленькую пижаму, а он - закован в твидовый костюм и гнусную усмешку. Перед тем как мы расстались, он назначил мне на завтра свидание в том же месте в половине четвёртого, и сейчас мои ощущения почти полностью совпали с теми, которые я испытывал в ту далекую минуту, когда постучал в директорскую дверь и услышал, как голос, весьма отдалённо напоминавший человеческий, пригласил меня войти.

Единственное различие заключалось в том, что если Обри Апджон находился в полном одиночестве, сэр Уаткин Бассет развлекался в компании. Когда я занёс руку, чтобы постучать в дверь, до моего слуха донеслось невнятное бормотание голосов, а когда вошёл в библиотеку, то убедился, что уши меня не обманули. Папаша Бассет сидел за столом, а рядом с ним стоял констебль Юстас Оутс.

Данное зрелище окончательно меня доконало. Не знаю, сажали ли вас когда-нибудь на скамью подсудимых, но если вам доводилось бывать в подобной ситуации, вы поймёте, что воспоминания такого рода не вышибешь из памяти за просто так; я имею в виду, если спустя какое-то время вы вдруг увидите перед собой восседающего мирового судью и торчащего как столб констебля, душа у вас наверняка уйдёт в пятки, и вообще, вы почувствуете себя, хуже не придумаешь.

Пронзительный взгляд из-под бровей, которым одарил меня старикашка Б. никак не улучшил моего настроения.

- Да, мистер Вустер?

- Э-э-э, гмм: не могли бы вы уделить мне несколько минут для разговора?

- Для разговора? - Ежу было ясно, отвращение по поводу того, что всякие там Вустеры поганят его Святая святых, боролось в сэре Уаткине с обязанностью, которую каждый хозяин испытывает по отношению к гостю. В результате этой борьбы, исход которой до последней секунды был неясен, последнее чувство всё-таки одержало победу, хоть и весьма сомнительную. - Да, конечно: я имею в виду: если вам действительно так необходимо: вне всяких сомнений: прошу вас, садитесь.