Кодекс чести Вустеров - Страница 62

- В последнюю секунду Оутс вспомнил, что сэр Уаткин строго-настрого велел ему не покидать поста ни при каких обстоятельствах.

По правде говоря, психология Оутса была мне ясна, как день. Капитан тоже стоит на горящей палубе и, стиснув зубы, смотрит, как все остальные улепетывают с корабля.

- Значит, теперь ему придётся уведомить папашу Бассета о том, что случилось, и испросить у него разрешения уйти со стражи?

- Да. Думаю, Оутс появится у тебя с минуты на минуту.

- Тогда твоё место не здесь, а в холле. Затаись и жди.

- Уже бегу. Я зашёл доложить, как обстоят дела.

- Приготовься умыкнуть корову, как только Оутс смоется.

- Не беспокойся. Осечки не будет. Здорово ты придумал, Дживз.

- Благодарю вас, сэр.

- Даже странно, как легко я себя чувствую, зная, что через несколько минут всем моим неприятностям придёт конец, - сказал Гусик. - Жаль только, задумчиво добавил он, - что я отдал старикану свою записную книжку.

Он сказал это небрежно, как бы между прочим, так что сначала я даже пропустил его слова мимо ушей, но затем прямо-таки опешил и чуть язык не проглотил от изумления. Моя нервная система испытала шок, хуже не бывает. Хотите верьте, хотите нет, я почувствовал себя так, словно уселся на стул, а он ни с того ни с сего оказался электрическим.

- Ты отдал ему записную книжку?!

- Да. В самом конце разговора. Я подумал, быть может, там есть прозвища, которыми я забыл его обозвать.

Чтобы не упасть, я опёрся дрожащей рукой о каминную полку.

- Дживз!

- Сэр?

- Бренди!

- Слушаюсь, сэр.

- И прекрати подавать его крошечными порциями, словно это радий. Принеси бочку.

Гусик недоумённо на меня посмотрел.

- Что-нибудь случилось, Берти?

- Случилось? - Я рассмеялся замогильным см. - Ха! Считай, тебе крышка.

- В каком смысле «крышка»? Почему?

- Ты что, не понимаешь, что ты натворил, глупая твоя голова? Можешь больше не умыкать никаких коров. Это бессмысленно. Если только папаша Бассет ознакомился с содержанием твоей книжки, он больше в твою сторону не посмотрит, хоть ты из кожи вон вылези.

- Но почему?

- Разве ты не видел, как отреагировал на твою писанину Споуд? Вряд ли сэр Уаткин с большим удовольствием, чем Споуд, прочтёт о себе святую правду.

- Он уже слышал о себе святую правду. Я ведь тебе рассказывал, как его отделал.

- Верно, но это могло сойти тебе с рук. Пожалуйста, не обращайте внимания: я погорячился: с кем не бывает: сам не знаю, как у меня вырвалось, ну, и всё такое. То, что ты день за днём марал в записной книжке, будучи в здравом уме и трезвой памяти - совсем другое дело.

Наконец-то его проняло. Лицо у придурка вновь вытянулось и позеленело, а рот приоткрылся совсем как у золотой рыбки, вознамерившейся полакомиться муравьиным яйцом, которое её приятельница вдруг стащила у неё прямо из-под носа.

- Господи помилуй!

- Вот именно.

- Но что же мне делать?

- Понятия не имею.

- Думай, Берти, думай!

Я напряг свои мозги и, само собой, был вознаграждён. Удачная мысль посетила меня буквально через несколько секунд.

- Мне надо в точности знать, что произошло после вашей вульгарной стычки, - сказал я. - Постарайся вспомнить, как было дело. Ты протянул ему записную книжку. Он тут же углубился в чтение?

- Нет. Сунул её в карман.

- А как тебе показалось, он всё ещё собирался принять ванну?

- Да.

- Тогда ответь мне, в какой карман? Я имею в виду, что на нём было надето?

- Халат.

- Поверх - напрягись, как никогда, Финк-Ноттль, потому что от твоего ответа зависит твоя судьба - рубашки, брюк и всего прочего?

- Да, брюки на нём были. Я точно помню.

- В таком случае не всё потеряно. Расставшись с тобой, он наверняка отправился к себе в комнату, чтобы скинуть свои одеяния. Говоришь, он был взбешён до потери пульса?

- Примерно так.

- Прекрасно. Я знаю человеческую природу, Гусик, и смею тебя уверить, человек, взбешённый до потери пульса, не станет шарить по карманам, чтобы отыскать записную книжку и заняться её изучением. Он наверняка швырнёт свою одежду как попало и затопает в salle de bain. Нет сомнений, книжка всё ещё лежит в кармане его халата, брошенного на спинку кровати или кресла, так что тебе надо лишь тайком проникнуть к старикашке в спальню и незаметно конфисковать у него своё произведение.

Мне казалось, предложенный мною сверхчёткий план действий заслуживает бури аплодисментов и долгих слов благодарности. По меньшей мере я ожидал, Гусик завопит от радости и, естественно в переносном смысле, бросится мне на шею. Но придурок лишь с сомнением на меня посмотрел и нерешительно переступил с ноги на ногу.

- Проникнуть к нему в спальню?

- Да.

- Прах побери!

- В чём дело?

- А ты уверен, что ничего другого нельзя придумать?

- Конечно, уверен.

- Понятно: Послушай, Берти, а ты не мог бы пойти вместо меня?

- Нет, не мог бы.

- Куча моих знакомых меня подменили бы, чтобы выручить из беды старого школьного друга.

- Куча твоих знакомых - недоумки.

- Разве ты забыл золотые дни, которые мы провели в доброй старой школе?

- Начисто.

- Но ты ведь помнишь, как я поделился с тобой моей последней плиткой молочного шоколада?

- Нет.

- Тем не менее, я ею поделился, и ты сказал, если у тебя когда-нибудь появится возможность что-нибудь для меня сделать: Однако, если долг - заметь, для многих святой долг, - для тебя пустой звук, говорить тут не о чем.

Он вновь переступил с ноги на ногу, явно изображая из себя того самого бедного кота из древней поговорки, затем, вытащив из недр фрака кабинетную фотографию Медлин Бассет, пытливо на неё уставился. Видимо, она подействовала на него лучше виски и даже сильнее апельсинового сока. Глаза его засверкали. С лица исчезло тупое рыбье выражение. Он гордо вышел из комнаты и тут же вернулся, с силой захлопнув за собой дверь.